Посланник мира

Альберт Эйнштейн

Весной 1921 года Эйнштейн принял приглашение приехать в Соединенные Штаты. Перед этим он прочел ряд лекций по теории относительности в переполненных залах Праги и Вены, а также выступил на торжественном собрании Берлинской академии наук с докладом на тему "Геометрия и опыт". В этом получившем всемирную известность докладе, который он вскоре вновь повторил в Берлинском университете, Эйнштейн разъяснял, помимо прочего, свою концепцию пространственно-конечного мира.

Во время своей поездки по Соединенным Штатам, начавшейся в последних числах марта 1921 года, ученый прочел ряд научных докладов. Среди них в первую очередь нужно отметить лекции, прочитанные в Принстонском университете. Вскоре они были переработаны в книгу, носившую название "Четыре лекции по теории относительности". Эта работа, в последующих изданиях получившая название "Основы теории относительности", принадлежит к числу важнейших в научном наследии Эйнштейна.

Пребывание Эйнштейна в Соединенных Штатах проходило полностью под знаком релятивистской шумихи. Уже в Европе Эйнштейн выражал недовольство культом, который создавался вокруг его личности; по мере возможности он стремился уклоняться от всех проявлений этого культа. В Америке в этом отношении было еще хуже. Суматоха началась уже на трапе парохода, где его приветствовал мэр города Нью-Йорка. Как указывалось в газетном отчете об этом событии, "людям, которые ожидали его появления на пристани, представилось своеобразное зрелище". Далее газета продолжала: "Профессор спустился по трапу на сушу, осторожно держа под мышкой футляр со скрипкой. Он производил впечатление европейского скрипача-виртуоза, тем более что его пышные волосы напоминали гриву художника. Эйнштейн никогда не расстается со своей скрипкой. Он страстный любитель музыки".

Проезд ученого и его свиты в открытой машине по украшенным флагами улицам напоминал настоящее триумфальное шествие. Сенат устроил в его честь торжественный прием. В актовом зале Нью-Йоркского университета Эйнштейн выступил перед аудиторией, состоявшей в основном из ученых и писателей, с большим докладом о теории относительности. Здесь и на последующих этапах своего турне по США великий физик с трудом спасался от любопытства и назойливости корреспондентов.

После возвращения в Европу ученый весьма критически говорил о своих американских впечатлениях: "Чрезмерный восторг, с каким меня встретили в Америке, представляется чисто американским явлением", - сказал он корреспонденту одной голландской газеты. "Если я правильно понимаю, это связано с тем, что люди там неимоверно скучают. Разумеется, в Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго и других городах имеются театры и концерты, а в остальном? Там есть города с миллионным населением - и все же какая нищета, какая духовная нищета! Поэтому люди бывают так рады, когда им предлагается что-то, что дает пищу их воображению".

А своему другу Соловину, собиравшемуся поехать в Америку, он дал на основании собственного опыта следующий совет: "В Америке везде необходимо держаться самоуверенно, в противном случае там будут относиться с пренебрежением и нигде ничего не заплатят".

Впрочем, и в Соединенных Штатах не обошлось без отдельных враждебных выходок. В лексиконе американских "критиков" Эйнштейна фигурировали такие выражения, как "блеф", "шарлатанство", "надувательство", "оплаченные плутни". Выпады против него совпадали по своему характеру с травлей, организованной в Берлинской филармонии, и Эйнштейн справедливо отмечал, что они ему очень напоминали его немецкую родину. В целом он правильно оценил их как особую форму антисемитизма.

В конце мая Эйнштейн отправился в обратный путь через Англию, которую посетил впервые, воспользовавшись представившейся возможностью. Он прочел доклады в Манчестере и Лондоне и встречался с такими известными политиками, как Ллойд-Джордж и лорд Холдейн. В своих выступлениях он подчеркивал, что в своей научной работе он лишь развивал учения гениальных английских физиков Фарадея и Максвелла. "Однако аудитория чувствовала - говорилось в одном газетном сообщении, - что этот чужестранец, обращавшийся к английской публике на иностранном языке, вышел далеко за рамки теорий этих ученых".

В конце июня 1921 года ученый вернулся в Берлин из своей первой большой зарубежной поездки. В начале 1922 года французский физик Поль Ланжевен пригласил Эйнштейна прочитать в Коллеж де Франс несколько лекций по теории относительности. Аналогичное приглашение он получил незадолго до этого от французского философского общества. В своем письме Ланжевен указывал, что эти мероприятия должны будут послужить восстановлению связей между немецкими и французскими учеными. В это время немецких ученых все еще не привлекали ни к каким международным мероприятиям, что не в последней степени было вызвано злополучным "манифестом 93-х", поэтому Эйнштейн сначала вежливо отклонил приглашение Ланжевена. Однако беседа с министром иностранных дел Вальтером Ратенау, с которым он находился в дружественных отношениях, убедила его в том, что в интересах взаимопонимания между двумя народами следует принять приглашение. В марте 1922 года он поехал в Париж, чтобы прочесть доклады, о которых его просили. Эйнштейн был первым немцем, выступавшим во Франции публично после мировой войны.

Газета "Юманите", центральный орган Коммунистической партии Франции, следующим образом писала об одном из выступлений Эйнштейна: "Вчера в 5 часов дня аудитория профессора Ланжевена в Коллеж де Франс была полна. Это было первое собеседование, или, как говорят немцы, первый коллоквиум, в котором участвовали Эйнштейн и французские ученые. Присутствовали все, кого в Париже причисляют к физикам и математикам, все профессора факультета и все члены академии. Эйнштейн, скромный и задумчивый, сидит за маленьким столом рядом с Ланжевеном и готовится к ответам на возражения, которые могут быть выдвинуты против его теорий".

По приглашению французского философского общества Эйнштейн принял участие в дискуссии по философским проблемам теории относительности. При этом он отвечал на вопросы и о своем отношении к Канту и Маху. Что касается Маха, то он резко отмежевался от позитивистских научных концепций этого ученого, к которому, вообще говоря, относился с большим уважением.

Перед возвращением в Германию Эйнштейн посетил некоторые опустошенные войной города и сельские районы в восточной Франции. При виде развалин Эйнштейн снова выразил свое отвращение к войне, которую необходимо любой ценой устранить из жизни народов. Он выступил с обвинениями против милитаризма, угрожающего самим основам человеческой культуры. Немецкие националисты были особенно возмущены этими антивоенными заявлениями, сделанными на театре военных действий бывшего немецкого западного фронта. Они подняли крик об "оскорблении национального достоинства" и вопили о "государственной измене".

Хотя во Франции и не устраивались столь пылкие демонстрации в честь творца теория относительности, какие происходили за год до этого в Америке и Англии, но и здесь выступления немецкого физика прошли с большим научным успехом, что в условиях того времени имело также политическое и моральное значение. По его собственным словам, Эйнштейн хотел быть "посланником мира". Свое посещение Парижа он рассматривал как вклад в дело взаимопонимания между немецким и французским народами, как шаг на пути к восстановлению связей между немецкими и французскими естествоиспытателями, нарушенных империалистической войной. Но как раз именно этого не хотели националистические круги Германии. "Во всяком случае, - сетовала одна влиятельная газета, - соответствующие правительственные инстанции должны были бы ему указать, что для немецких граждан, занимающих официальное положение, время для научного сближения с французами является совершенно неподходящим".

Осенью 1922 года Эйнштейн снова предпринял большую зарубежную поездку. На этот раз он отправился на Дальний Восток. В Китае и Японии он выступал с научными докладами, почти исключительно по вопросам теории относительности. Из-за необходимости перевода эти выступления подчас продолжались более четырех часов. Эйнштейна везде приветствовали не только как выдающегося ученого, но и как представителя Германии. Японский народ и красота японского ландшафта произвели на Эйнштейна глубокое впечатление. "В Японии было чудесно, - писал он по возвращении Соловину. - Изящные формы жизни, живой интерес ко всему, тонкое понимание искусства, интеллектуальная наивность при большом уме - прекрасный народ в живописной стране".

В то время, когда Эйнштейн находился в Японии, ему была присуждена Нобелевская премия. Эта награда была присуждена ему сравнительно поздно. Уже по меньшей мере в течение десяти последних лет в кругах профессиональных ученых его считали одним из самых гениальных физиков современности. Открытие, за которое в первую очередь ему была присуждена премия, было сделано еще в 1905 году: это было объяснение фотоэлектрического эффекта с помощью гипотезы световых квантов. Хотя Эйнштейн получил премию не за свои работы по теории относительности, тогда еще считавшиеся спорными, а за экспериментально подтвержденное конкретное открытие, сам факт присуждения премии вызвал возмущение в стане его врагов. Филипп Ленард как один из лауреатов Нобелевской премии обратился в Нобелевский комитет в Стокгольме с полным яростного протеста письмом, в котором он доказывал, что работы Эйнштейна слишком "незначительны", чтобы им стоило присуждать такую высокую награду.

Правящие круги Веймарской республики вначале относились к зарубежным поездкам Эйнштейна с недоверием. Вскоре, однако, крупная немецкая буржуазия попыталась использовать славу физика в своих интересах. Немецких империалистов интересовало не столько восстановление международного престижа немецкого естествознания, в которое Эйнштейн внес наиболее значительный вклад, сколько восстановление и дальнейшее расширение своего политического и экономического могущества. Однако в этом отношении Эйнштейн разочаровал руководителей немецких концернов. В 1925 году Эйнштейн поехал в Южную Америку, где незадолго до него выступали с докладами Вальтер Нернст и Фриц Хабер. Эти доклады дали немалый экономический эффект. Однако поездка Эйнштейна, согласно секретному донесению, не принесла того результата, которого от нее ждали немецкие промышленные корпорации. Посланник мира оказался неподходящим для роли коммивояжера, способствующего экспорту капитала.

Фридрих Гернек, 1984 год